Форум » Общий форум » Если тебе скучно, друг... » Ответить
Если тебе скучно, друг...
Птиц: Подошёл к начальнику, спросил об отпуске. Сказал, мол, может быть, если всё получиться. Без капли радости в глазах, побрёл домой я: Так хочеться летом в деревню вырваться на волю. Вдохнуть дыханье леса, без городского смока, А может приедет Димка: споёт про Олю, Под треск костра, чьи искры подлетают к звёздам. Казалось бы: зачем сдалась мне вся эта работа. Бросить суету, как ненужный фантик в урну, В догонку плюнуть, руки в карманы сунуть, И неспеша идти туда, где будет солнце на чистом небе; Где будет тёплый дождь; душистый стожок сена. Я возьму с собой палатку, шашлык, удочки, лодку и друзей. Куда-нибудь дальше Мелихово, чтоб было интересней. На берегу реки, под авторскую песню, Лягу-прилягу, улыбнусь в ответ своему настроенью. И рано утром на рассвете, как первый луч пригреет, Надую свою лодку, раскину паруса по ветру, Экскурсия вдоль берега великой Нары. Вряд ли я забуду - фото оставлю на память. Здорово! Правда?! Помнишь как собирались раньше: играли в денди. А теперь самогон от бабы Зины - видать, стали взрослее. Налей мне стаканчик, да не тот! вон побольше! Завтра предстоит играть мне с командою хардбольною. Нет, не боюсь! Это от радости штаны полны, Ты главное наливай не жалей - у нас ещё водки пузырь. А там будут девушки молодые в санитарии - прапор сказал, Хотя прапоры ещё те губотрясы... Наливай ещё брат! Не будет жарко, даже если банька градусов девяносто, А то и больше, для охлаждения пивка с раками... Ну, всё, встал! Вот размечтался как!..
Ответов - 8
Отец СНТ Нары: молодец, но хотелось бы увидеть рифму!
Сева: Отец СНТ Нары хотелось бы увидеть рифму! Это просто много много японских стихов... как их там зовут-то... ну типа, "Сижу за компом, в носу ковыряю - скучно" Да я поэт!
Птиц: как их там зовут-то... Хуко. А есть ещё белый стих, русская версия немного лиричней. Но, в данном случае, это ни то и ни другое. В этом стихотворении рифма слышиться, вслушайтесь, поэты, едрить вас на лево! Немного смахивает на манеру Маяковского, кстати.
Сева: Птиц Неее... на Маяковского не замахивайся! У него хоть рифма было... а тут... мда... если только интонация И не Хуко, а Хокку, по-моему
Птиц: Ээээээ!... Тьфу!
Птиц: Какой-то чувак, не помню его имя, сказал, что сексуальное воздержание, даёт более глубокую философию на вещи творческим людям. Попробовал, вот что получилось. Но прежде, чем вы прочтёте, хочу, что бы вы подготовили себя психологически. А пока вы будете читать, я буду в поисках очаровательной леди. СЕКС, по-моему, это всё-таки пик философии, именно после него поднимается настроение, и учащается круговорот мыслей. ВОСКРЕСЕНЬЕ Этот ветхий покосившийся сарай на берегу реки, вот-вот упадёт в воду. Интересно, а что, вообще, в него раньше складывали? Когда-то этот сарай принадлежал предками деда Макария, а теперь, соответственно, деду Макарию, но он туда и не ходит вовсе, и складывать ему нечего. Я слышал, что его прадед был плотником, и, возможно, это была его мастерская. Может быть там стоят лодки. Я бы сейчас сплавал вон на тот остров. В этот момент, он кажется каким-то зловещим: пасмурное утро, туман обволакивает всю реку. Создаётся впечатление, будто бы на острове обитают какие-нибудь адские чудовища. Нет. Я бы лучше заплыл на середину реки, задрал бы вёсла, лёг бы на спину, закрыл бы глаза, и под лёгким плавным дрейфом реки опускался вниз по течении. Интересно, я смогу по этой реке попасть в сказочную страну, где вулканы извергаются мёдом, и потоки попадают в молочные реки; где на хлебном дереве растут печенья, пирожные; где в горах вместо снега лежит мороженое; где вместо болот – варенье; где животные будут даваться погладить себя, и будут говорить по человечески. Трава притоптана. Кто-то часто сюда заходит. Может, всё-таки, дед Макарий. Ворота в сарай, просевшие, немного приоткрыты. Сквозь щель чётко проноситься молитва. Шёпот. Я приподнял одну створку ворот, что приоткрыта, дабы оторвать её от земли и открыть пошире. Тяжёлая. За всё своё существование она столько воды впитала. Я приоткрываю створку. Всё-таки интересно, кто там. Их было четверо. Мужики. Лет по тридцать. Кто такие? Видимо с другого конца деревни. А вот тот, что ближе к стене, помоложе. На них на всех какие-то потертые рясы. Они приклонили колени, и молятся, склонив головы. Здесь немного сумрачно. Ни свечей, ни крестов, ни икон. Если их сфотографировать – снимок можно назвать: сатанисты. Всё бы так, но молитва православная! «Отец наш, прости всех сынов Твоих не верных. Прости им прегрешения. Я несу пост, дабы взять всю их ложь о Боге, чтобы Ты, Отец, простил их, и подарил им жизнь в рае. Не за себя молю. Молю что бы Ты был снисходителен к тем, кто не хочет ведать о Тебе, и прости тех, кто убил себе подобных. Отец наш, молю Тебя, что бы Ты зажёг свет и вывел всех овец Своих не послушных с этого пастбища разврата. Услышь мою молитву, Отец Всемогущий, и сделай так, как Ты считаешь нужным, ибо Ты есть Сила и Власть, Правосудие и Гнев, и Ты Один и нет Тебе подобных. Твоя воля. Аминь». Тот, который помоложе, приподнял голову. Заметил меня. - Здравствуй, брат! У тебя больное сердце. Ты молишься Богу? – спросил он меня. Я покрутил головой. - Нет, - прошептал. – А как вы молитесь? У вас нет икон, и даже нет крестов. Он встал. - Бог нас не учил молиться на иконы. Рядом со стеной, где он стоял, находился ветхий стол, кривой. На нём лежала здоровая книга. Тожа потрёпанная. В непонятном переплёте: вроде какого-то бархата с серебряной окантовкой. Он подошёл ко мне открыл эту старую книгу. Где-то в середине. На пожелтевших страницах он мне показал строки: «Кто сделал бога и вылил идола, не приносящего никакой пользы? Все участвующие в этом будут постыжены, ибо и художники сами из людей же». Я посмотрел на стоящего передо мной, с раскрытой библией в руках. - Как зовут тебя? - Исаия, - ответил он мне. - А лет тебе сколько? - Сорок четыре. - Сорок четыре года, а так молодо выглядишь, - я сделал паузу. Меня что-то пронзило. Какая-то иная сила. Я чувствовал себя изнутри. Моё, действительно больное сердце, я чувствовал, как оно стонет, бьётся из последних сил, возможно под воздействием тех мыслей, что охватили мозг, о которых я раньше вообще не мог иметь представления, ни в мечтаньях, ни во сне. И ещё я чувствовал, что тот я, что сидит внутри, пытается выбраться наружу. – Молись за меня, Исаия. - Хорошо, я помолюсь. Он закрыл книгу, и положив её на место, снова встал на колено, приклонил голову, и начал молиться. Я вышел из сарая, который теперь превратился в храм Божий, повернулся к нему спиной, сделал глубокий вдох и медленный выдох. Я вижу деревню, в которой сейчас находился, со стороны. Я обернулся. Этого храма Божьего, уже не было, и никаких следов, что он здесь вообще когда-то был. Вон он, на той стороне, у реки, как и был ранее, и всегда. Туман чуть рассеялся. Видно в даль стало чуть лучше. Вон, я и себя вижу! Я стою возле сараю, смотрю в воду. Вон ко мне подходит, Колян. Я последнее время с ним не разговариваю. Он в этой деревне скрывается. Он обвинён в убийстве, объявлен в розыск. Что ему нужно от меня. О чём я с ним говорю. Он нервничает. После того, как у Кольки умер отец, он стал каким-то непонятным. Достал нож, и пырнул меня в сердце. И я, стоящий на острове, чувствую эту боль. Колян аккуратно опускает меня обмякшего на сыру землю на бережку реки, которая, теперь, навряд ли принесёт меня в сказочную страну. Колян посмотрел по сторона и убежал. Я чувствовал какое-то смятение. Гул, рокот в ушах. Через всё это слышался чей-то голос, звавший меня. Меня куда-то тащило, и в то же время я не мог идти. Я помню ещё свою земную просьбу, что бы оболочку мою земную жгли, а они, люди, которых я любил больше других; которым доверял больше, чем другим; переживал и помогал во всём – они не жгут тело! Забивается последний гвоздь. Слёзы матери и бабушки, проливаются на меня дождём. Вокруг меня молекулы будто бы сжимаются. И меня снова куда-то тянет, но я не могу идти. Я плачу. Мне больно. Меня в гробу опускают на два метра под землю. Потом засыпают сырой землёй. Эти удары комков по крышки гробы, так сильно отдаются у меня в ушах. Я затыкаю уши, я ору! Но эти удара становятся всё сильней и сильней. Боже, забери меня к себе! Он берёт. Но я не могу идти! Вот уже ночь. Мать наконец-то заснула. «Мам, мам, проснись!» Я стоял рядом с кроватью. Мама открыла глаза. «Мамочка, сожги моё тело, отпусти меня!» Она в ответ только заплакала. Я сидел на кровати рядом с ней. Мимо ходил отец, собирался на работу. - Я каждую ночь слышу как он зовёт меня, - сказала мама, и слёзы потекли по щекам её. Я вспомнил каждый момент жизни свой. Как она обнимала меня. Как ждала, когда я поздно приходил, пьяный. Она мне всё прощала. «Прости и ты меня, мама!» Она сидела и плакала. И я плакал. Я вспомнил: «А давай ложечку за маму, ложечку за папу!» А помню, как она пришла за мной в детский сад, а там нам диафильм показывали, какую-то сказку. Я просил маму посидеть ещё. Посмотреть. И она так обняла меня, и я гордился, что у меня такая хорошая мама. А я не оправдал её надежд. Она хотела, что бы я был директором, какого-нибудь предприятия, в пиджаке белом, а я… Все эти мысли мне приносили такую боль сейчас. Я хотел уйти, но не мог. На столе лежала бумага и карандаш. Я смог начеркать только три слова: «Отпусти меня, мама». Какой огромный костёр. Так приятно находиться рядом. Я вспоминаю те летние ночи. Моя последняя просьба: я хочу, чтобы третий тост вы поднимали за тех, кого теперь с вами нет. Полегчало. Мать, с заплаканным лицом, подкидывает мой прах, его подхватывает ветер. Да, так легче. Мне уже не больно. Пропал гул и рокот. Пропали удары. Мне стало хорошо. Я чувствую свободу!..
Я: Я предлагаю создать Птицу свою тему, рубрику, что-то вроде "Поэзия для земных от высших" и туда скидывать свои творения, а то разбросаны работы по сему форуму, никакого порядка!
ЫФВЫФВ: КУЙНЯ КАКАЯ ТО
полная версия страницы